Александровск-Сахалинский

   3.1 ℃
ветер 7 м/с, юго-восточный
menu

Александровские новости

В поисках истории Сахалина

Телефонный разговор вечером 7 сентября.
— Игорь Анатольевич, давайте по раскладке. Я тут набрал супов разных, кашек, куксы. На первое время.
 — Я тоже набрал.
 — Докупимся в магазинах. Давайте прикинем по моему списку. Что брать, что не брать. Я зачитываю список…
 — Давайте.
 — Ночевать как будем?
 — Я возьму кемпинговый тент. В нём можно вдвоём.
 — Хорошо, палатку брать не буду. Газовая плитка — брать мне?
 — У меня лежат в машине, две.
 — Баллонов сколько возьмём?
 — Взял 8.
 — Хорошо, возьму пока парочку. Топор, ножовка?
 — Всё есть.
 — Свою ножовку возьму. Решётка для запекания рыбы, фольга, сковородка, котелок. Взять?
 — Всё лежит в машине.
 — Возьму котелок маленький. Соль есть?
 — Соль есть, и разные приправы, лук — картошка на уху.
 — Беру полторашку настойки на вишне.
 — Ну вот! Соль — и сразу полтора литра!
Посмеялись, договорились выехать с Южного в 7 утра, до пробок. Игорь хочет уже завтра ночевать в посёлке Пограничное.
8 сентября
Ближе к вечеру въехали в Пограничное и установили ночёвочный тент в устье реки Лангери у ограды рыбацкого стана "Плавник".
Однако ж! 510 километров за день! Тело не привыкло к таким броскам-"плечам". Вышел с машины, кости таза-спины скрипят недовольно. Поужинали яичницей, выпили, порадовались — началось путешествие! — и ночью чёртов дождь врезал по тенту палатки.
Рассвет, "утро туманное, утро седое", неприветливое. Погода давит, не любит. Мы приуныли. Игорь внизу на раскладушке сидит, сверху незваный гость-дождь в купол стучит. Грустно улыбается:
 — Ну вот, сам же от Америки отказался…
В эту осень вместе с супругой Ольгой он планировал поездку по США. Потом передумал, Сахалин победил Америку. Жена-археолог не уговорила мужа-историка, одна полетела за океан.
***
Впрочем, это была за завтраком минутная слабость наша на берегу сурового Охотского моря. Утро — так показали дальнейшие события -развилось в день по лучшему сценарию.
Дождь стих, и Игорь ушёл куда-то один.
Ну и хорошо, подумал я. Нафиг мне сейчас Игоря "историю-поисковиковию"!? Когда он найдёт, неизвестно. А я уже нашёл! Бузинолистная рябина дарит мне спелые плоды. Она тут везде! Я не успокоюсь, пока не соберу её, сварю нам с Игорем варенье!
Вдруг вижу Игоря. Он молча идёт от реки ко мне, к моему кусту рябины. Лицо опущено вниз, он "в себе", сосредоточен. Подходит, поднимает голову… Говорит мне спокойно… Почти спокойно:
— Володя. Я нашёл.
Я уже имел случаи изучить интонации его голоса. Если он ТАК сказал, то…
Бросил я рябину нафиг, пошёл с Игорем к реке. Точно не мелочь нашёл… Из гортани его звук идёт необычный…
Этот случай — хороший повод охарактеризовать моего напарника, Игоря Анатольевича Самарина, сахалинского историка, археолога, фотографа, краеведа-поисковика.
Это "Мистер нет", человек "Не верю". Кто хочет узнать, кто такой Самарин — тот смотрит по Интернету сказки острова Матуа. Неверующий во всякие небылицы человек Самарин. Но тут факт заставил его поверить: он подводит меня к ржавому железному диску, изглоданному временем.
 — Бочка. Вермахт. Первая на Сахалине!
 — Фашисты! Бл-и-ин… Мать её … Игорь Анатольевич, да как же она здесь оказалась, в углу этом диком-заброшенном…
 — Иди сюда, ещё покажу. Там более раннее.
Фотографирую немецкие надписи, их еле видно, стёрло песком. Крафстопф, означает — "Горючее". Хеер, это "Вооружённые силы".
Со слов Игоря, на Курилах они находили подобные бочки. Так далеко, на нашем Дальнем Востоке! С западных фронтов Второй Мировой. А на Сахалине? Почему именно здесь оказалась, в Пограничном?! Непонятно. Возможно, на Сахалине это первая находка. Игорь не слышал, чтобы кто-нибудь ещё находил.
Мы спускаемся к реке и идём вдоль её высокого правого берега. Вот обнажение берега, срез. Туристы проходят такие места без внимания, бездумно радуясь и вертя головой налево-направо. Рыбаки-любители смотрят налево, жадно оглядывая поверхность реки. Поисковый народ всегда смотрит направо, в берег. Это их любимейшие места: время и вода обнажили историю.
Игорь останавливается под видеокамерой стана Плавник.
 — Вот советское, довоенное.
Из осыпавшегося берега торчит… Как бочка здоровенная… Как цистерна… Версия Игоря: возможно, это локомобиль советских комсомольцев-добровольцев тридцатых годов. Паровой двигатель, предназначенный для привода сельскохозяйственных машин, насосов, электрогенераторов. Хорошо разборчива надпись завода-изготовителя: МОСТМАШТРЕСТ.
У Игоря коллекция из трёхсот кирпичей. Этот не интересный, он без клейма.
ПТН (пост технического наблюдения) скоро упадёт в реку.
Потом мы рыбачили, в обед ели уху из краснопёрки. Потом снова искали в обрывах реки, ничего не нашли.
Потом варенья я литр наварил. Точнее, засыпал сахаром ягоды рябины, и на газовой плитке довёл до кипения — чтобы сахар растворился, чтобы потом доварить до конца. Попробовали, и единогласным решением не стали доваривать, превращать субстанцию в варенье. Так вкуснее!
Чуть-чуть истории
Тут надо сказать, что Игорь хочет написать историю Пограничного. Уже готова рукопись по посёлку Пильво, крайнему у границы с японским Карафуто. Это на Татарском проливе. Для гармонии (я так думаю, у Игоря не спрашивал) надо и Пограничное, крайнему с Карафуто на Охотском море.
Видимо, первыми гонцами от молодого советского государства на Лангери были пограничники. В двадцатых-тридцатых годах, после японской оккупации Северного Сахалина. До них в этих суровых местах жили только нивхи. Интересно, что нивхи этого побережья были оленеводами, а не собаководами.
Как по всему северу Сахалина, они и здесь веками вели подвижный образ жизни. Родственные рода игнорировали разделившую их в 1905 году японо-русскую границу, ездили по берегу моря от Луньского залива на севере и до реки Пиленга на юге, глубоко вторгаясь в японскую территорию.
СССР матерел, вертикаль власти крепчала. Строже становились законы, и уже в 1934 году коренных отсюда выселили. Кого не записали в японские шпионы — тот уцелел, кого не расстреляли — тех увезли в новое поселение на реку Тымь, в Чир-Унвд (колхоз "Новая жизнь").
Следующий этап заселения устья Лангери был за комсомольцами-добровольцами. Привезли их морем, с Камчатки. В своих рапортах пограничники отмечали "моменты вредительства". Например, вместо очень нужных пил и топоров снабженцы привезли комсомольцам… 2 ящика подстаканников! Стали строить кирпичный завод — тут тоже подозрительный непорядок: глину берут на левом берегу реки, а завод строится на правом. Опять рапорт о вредительстве. Ещё рапорт, что руководитель комсомольцев совершает неоправданные командировки во Владивосток. Вместе с женой ходит там по питейным заведениям!
Страсти кипели, довоенная жизнь била ключом в Пограничном. Это коротко из того, что я знал сам и что рассказал Игорь.
А вот тоже история: кригсмарине на Дальнем Востоке.
Игорь ушёл фотографировать закат, я один прошёл к устью Лангери, к морю. Суббота, везде палатки-костры, рыбаки-любители съехались со всего Сахалина. Дорога сюда хорошая нынче, можно доехать на "пузотёрке".
Подошёл к костру, их человек пять-шесть. Что клюёт? Где? Разговорились. Я похвастался находками. Они с интересом послушали про комсомольцев, про советский локомобиль. Про фашистскую бочку один, пожилой, молча кивнул:
 — Знаю. Подводная лодка.
 — Что за лодка? — спросил другой, помоложе.
 — Немецкая, чья же. Адмирала Деница подводные волки. Они везде здесь ходили.
 — Кузьмич, не заливай! Откуда ты знаешь?! — все у костра рассмеялись.
Кузьмич взял ветку и раздражённо стегнул по костру.
 — Все знают, одни вы не знаете. У них секретные базы были везде. В нашем Заполярье на земле Александры, в Карском море… В Антарктиде. Да везде, по всему шарику.
 — Что, и здесь? В медвежьем углу! Зачем?
 — Зачем? Во век не догадаетесь! — он усмехнулся. — Были фашисты в Пограничном, да… — И Кузьмич опять поковырял веткой в костре.
 — Про то рассказал мне дед-пограничник, сосед мой с Ноглик, Василий Макарыч. Помер он, в позапрошлогоде. Полжизни соседями были, огороды через плетень — и все 30 лет молчал он, как рыба. Коммунист сталинской закалки, не чета нынешним. А как смерть почуял — всё-всё рассказал. Об одном попросил: чтобы я год после его смерти никому ничего не рассказывал. А то, говорит, чую — начну от досады в гробу ворочаться. А год пройдёт — говори кому хошь, мне всё равно, истлел я уже.
 — Ну-ну! Рассказывай! — все зашевелились. Ветка в руках Кузьмича загорелась, бросил в огонь.
 — Началось с того, что какой-то чудик из комсомольцев этих, он ночью вышел "до ветру", и увидел в море шноркель. Луна еле-еле светит, и что-то чёрное в волнах ему видно.
 — Что за шноркель?
 — РДП по-русски. Работа дизеля под водой. У немецкого подплава шноркель назывался, они в войну первые начали на дизелях под водой ходить. Поплавок по морю плывёт, к нему труба подведена от рубки лодки, воздух к дизелю сосёт.
 — Понятно. Дальше что?
 — Хорошо, ПТН был рядом, пограничников пост технического наблюдения. Комсомолец, пацан этот, пошёл туда махры покурить, к дежурному. Говорит ему: касатки горб, что ль? Дежурный сразу в бинокль. Не касатка! Дым идёт! Позвонил начальству, ему ответили, и он сказал пацану: иди спать. Запомни: ты ничего не видел!
 — Так-так. Ну?
 — Времена строгие были, везде враги народа. Комсомолец этот смышлёный оказался, никому не сказал. Да не помогло, через неделю увезли его в Александровск-Сахалинский, на собаках через перевал, от греха подальше.
 — И что дальше?
 — Дальше… С НКВД чины разные понаехали. Сам Дреков приезжал. И офицерики морские. Самое плохое время было, так рассказывал Василий Макарыч. Месяц они не спали, по ночам за морем смотрели, глаза как у филина стали, круглые.
 — Ну?
 — Взяли их. Сначала двоих взяли, они на старом нивхском кладбище могилы раскапывали.
 — Нафига?
 — А вот! Взяли ночью двоих вурдалаков. Везде у ямы кости человеческие разбросаны, а в вещмешках — черепа мертвяков. Те двое раскололись, повели наших на базу ихнею. Недалеко от моря, на ручье палатка-камуфляж с печкой, в ней соляра тихо греет-горит, бочки эти...
7 человек, пятеро эсэсовцев молодых, вояки-здоровяки, кровь с молоком, а двое старенькие-лысые, плюгавенькие. Учёные с Анэнэрбе. Линейки у них, угломеры, циркули… Черепа мерили, арийцев на Сахалине искали.
 — Во дела!
 — Дела. Повезло фашистманам, в этот год Сталин с Гитлером договор заключил о ненападении. Подошёл корабель наш, встал на рейде, их на шлюпку... Всех семерых как гостей почётных во Владивосток повезли.
Кузьмич встал от костра, взял спиннинг:
 — Эх, да что говорить… Пойду что ль на устье, кижучёнка споймаю.
Я тоже побрёл к нашему лагерю, глубоко впечатлённый рассказом. Напоследок кинул недоверчивый взгляд на мутные воды Охотского моря. Гуляешь здесь, находкам и жизни радуешься — а какая-нить вражина за тобой из-под воды наблюдает…
Разумеется, я не рассказал Игорю. Всё равно не поверит, усмехнётся, минус в мои ворота.
9 сентября
С утра поездили на машине по Пограничному, осмотрели всё. Видно, что раньше посёлок был раз в 10 больше. Заехали на метеостанцию. Игорю надо узнать год постройки дома, посмотреть вахтенный журнал, если разрешат.
Приняли нас хорошо, мужчина и две женщины. Марина, начальник:
 — Медведи нынче одолели. Идут с реки. Ночью собака залает, значит, под окном где-то лазит. Привыкли к ним, и они к нам привыкли. Агрессивных пока нет.
Если не ошибаюсь, метеостанция основана в 1936 году. Дотошный Игорь попросил пустить его на чердак. Мол, надо перекрытия посмотреть, то да сё… Думаю, это была военная хитрость музейщика. Чердаки — это как обрывы в реке. Они таят в себе древности. Там хранят то, что выбросить жалко. Полез он туда с Мариной…
Так и есть! Игорь обнаруживает там 15 шинелей! Да не какой-то новодел, на клейме: "Город Саратов, завод №2, 1952 год". Есть обычные, на пуговицы застёгиваются — а есть на крючки, я не видел таких.
 — Дайте хоть парочку! — возопил Игорь. — Не для себя — для музея! Нам манекенов наряжать.
Ему дали три.
 — Сукно! Смотрите, материя какая! — теребит полу шинели Татьяна. — Такого сукна нынче нет!
Вроде и не нужны ей шинели, а жалко отдавать. Я её понимаю. Шинели добротные, чистые. 65 лет им — а словно вчера с швейной фабрики.
Будем надеяться, что в новый музей на площади Победы перекочуют и остальные 12 шинелей — но уже не бесплатно. Эти две женщины и мужчина — это не рыбаки с Плавника, их метеожизнь победнее, надо что-то взамен подарить, заплатить.
Ещё узнали у них: оказывается, в Пограничном есть узкоколейка жд! Игорь про это не знал. Мы немедленно организовали женщин! Женщины-добровольцы повели нас к морю. Искали-искали в траве…
 — Где-то здесь. Идёшь, бывало — и запнёшься за рельс — говорит Татьяна.
Нашли. Возможно, довоенная железка. На стыках рельс ни дат, ни завода-производителя. Куда она шла? Зачем? Ничего не понятно, у Игоря нет данных о "Ж.Д. Пограничное", надо в архивах искать.
"Есть женщины в русских селеньях…"
Мы интересно зашли на метеостанцию. Первыми нас в окно увидела техник Татьяна, вышла, позвала Марину, начальника станции. Она вышла к нам в штанах, красиво заляпанных краской. Как камуфляж. Видимо, от каких-то хозработ мы её оторвали.
Улыбка на лице, телосложение гармоничное, от старого славянского слова "лад", ладное… Ничего не скроешь от нашего мгновенного мужского взгляда-оценки, будь женщина хоть в камуфляже, хоть "от Версаче", хоть в парандже.
Она уверенно, вплотную подошла к Игорю, первая что-то спросила, с улыбкой потрогала надпись на его фирменной маечке… Так некоторые дети непосредственно и смело трогают незнакомых им взрослых. Искра симпатии мгновенна прилетела ко мне от неё: Марина симпатична, приятна.
Позже мы выяснили, у нас есть общая знакомая, Ольга с мыса Крильон. По первому высшему образованию — религиовед, она выучилась на метеоролога и лет 10 проработала на Крильоне.
Позже в Южном я обдумал эту вечную некрасовскую тему. Как много таких женщин разбросаны не по городам, а по разным глухим местам и весям России. Они живут на всегда ветреном берегу пролива Лаперуза, где — сам испытал — самые ветроустойчивые на Сахалине комары. Живут в тайге Пограничного, где самые добрые на Сахалине медведи…
Есть женщины, они как огранённые алмазы, бриллианты. Они живут только в больших городах, в Москвах-Петербургах. Они на слуху, их все знают, их обсуждают — как нынче осенью обсуждают Ксенью Собчак. А есть безвестные, не огранённые. Алмазной сетью скрепили они рыхлый графит государства — и держат его, не дают распадаться. Это и есть скрепы.
10 сентября. Урочище Лангери
В переводе с нивхского языка: нерпичья река. Здесь всегда было много лосося, на котором летом жировали тюлени. На нерпу плавающей острогой (воистину гениальное изобретение!) охотились нивхи.
Ясное утро, мы много фотографируем. Здесь прелесть места, мечта горожанина, уставшего от домов, камней и заборов. Вот место, здесь просторно, "полётно" — а вот "тесно-уютно". Как нынче вспомню про Лангери, сразу из памяти лезет старое слово "благо". Здесь благодать.
Сколько путешествую, от Тибета до Вогезских Альп Франции, везде они есть, такие места. На юге Сахалина тоже полно. Вот завтра пойду за шиповником в знакомый распадок. Выйду из красивого леса к ручью и опять застыну, заворожусь божьей красой. Залюбуюсь. Вот бугорок, место сухое, высокое. Поставить здесь дом… и жить…
Но проклятая социализация гонит горожанина в город, привык к шуму и к людям. Парадокс Есенина: поэт всю жизнь в стихах пел деревню — и неделю не мог прожить без заплёванной московской мостовой.
Потом мы осмотрели послевоенные нефтеразведочные бараки, их два в посёлке осталось. Игорь побеседовал с тётей Ирой, 28 лет живёт здесь, летом. Иногда не уезжает в Южно-Сахалинск, остаётся на зиму. Обещала в городе показать Игорю старые фотографии посёлка.
Рассказала, что в Пограничном и геологи стояли, и рота ПВО, леспромхоз был. Вертолётами грузили лес на суда, для Японии. Аэродром был, "аннушки" садились. Погранзастава человек 40, ходили с собаками везде.
"Сюда только с местной пропиской пускали. А чужаков сразу в подпол сажали. Раз начальник заставы пришёл, говорит мужу: Михалыч, иди, там наши парня поймали. Говорит, твой сын. Пошёл муж туда — точно, сынок наш старший. Пешком в гости шёл, его схватили, да и в подвал".
Попытались проехать вверх по Лангери. Недалеко уехали! Объехав опасное место, Игорь остановился у очень опасного. Вышел из машины, покурил, в обрыв поглядел, потом на меня поглядел, весело поблестел стёклами очков…
Кое-как развернул машину, поехали мы обратно...
Вот ещё интересно. Мы оба страстные рыбаки, довольно опытные. Утром 9 сентября Игорь закинул в речку тампон икры — и сразу вытащил крупную краснопёрку.
Где-то после обеда я поймал такую же. В последующие дни мы что-то пытались ловить — безрезультатно. А ведь в такие глухомани за 11 дней заезжали, мечта любого рыбака!
Позже я обдумал сей факт. Пришёл к выводу, что было нечто более сильное, чем рыбалка. Наслаждение движением, путешествие! Фотоохота! История и находки — вот что целиком захватило физически, до дна выпило наши эмоции и не оставило ни шанса как рыбакам-любителям.
Ближе к обеду мы тронулись в обратный путь, к федералке Южный — Оха. Помчались, можно сказать. Вперёд! За находками и новыми приключениями!
Оазис Горячей Воды
В этот день мы хотели пересечь Сахалин от Охотского моря до Татарского берега, до Погиби. Плечо слишком большое, и мы благоразумно притормозили, сделали промежуточную ночёвку на Горячих Ключах.
Тент хороший у Игоря, каркас простой (без уязвимых сочленений-"удобств"), быстр в сборке. В 3-4 минуты установили его у очередного забора, у бывшей станции ЖД Оха — Ноглики.
Палатка и колесо. Два древних изобретения, два символа путешествий.
36 лет назад я вышел из этой станции на крыльцо (спал после обеда) и удивился темноте. Неужели до ночи проспал?! Оказывается, это солнечное затмение. Здесь погода была хорошая, а к югу острова уже подходил тайфун "Филлис". 1981 год, памятный год Сахалина.
Дорога с Горячих домой оказалась долгой. Железку размыло, поезд остановился в Победино. Несколько суток мы спали в сидячих вагонах на самодельных нарах. Пассажирам выдали талоны "Стихийное бедствие", кормили баландой из эмалированного ведра. Потом вертолётом забросили до аэродрома Смирных. Прилетел Ил-18, забрал в Южный. Целое приключение.
Утром пошёл глянуть, что на Горячих изменилось с 1981 года. Машин у отдыхающих стало побольше, джипы дорогие. Палатки были низкие туристические, сейчас высокие стационарные. Целые кемпинговые городки стоят. Богаче стал приезжий народ, в лучшую сторону изменилось.
Не изменились и целебные воды. Как и тогда, изливаются и отдают себя человеку: пользуйся! Домики над источниками 36 лет строились, сгнивали, снова строились… Менялись, менялись домики — и в итоге тоже не изменились! Как было на источниках убожество и разруха, так и осталось.
Бывший источник Пионер, теперь Александровский
Бывший источник Пионер, теперь Александровский

Источник Бегемот
Источник Бегемот

Брошенный источник Трепанг. Вода тёплая, источник работает
Брошенный источник Трепанг. Вода тёплая, источник работает

Брошенный источник Кальмар, самый популярный в советские годы
Брошенный источник Кальмар, самый популярный в советские годы

Человек ищет целебную голубую глину
Человек ищет целебную голубую глину

И находит
И находит

Если разруха брэнд Сахалина, то Горячие Ключи — чемпионы разрухи на Сахалине. После Ключей начинаешь сомневаться, что человек венец творенья и создан по образу и подобию божьему. За 36 лет построили бы муравьи. Или пчёлы.
12 сентября
Утром выехали на грунтовку Даги — Погиби. Местный водитель автобуса отговорил. "Там перекопано, не пройдёте". Поехали дальше по федералке, в посёлок Вал. Там в сторону Погиби — удивительно! — новый асфальт. В прошлые дни был повод радоваться-удивляться: от юга асфальт протянули уже до Харамитоги, до бывшей русско-японской границы. От Ноглик до Горячих тоже асфальт.
Поэтому мы удивились, конечно, но несильно. Привыкли к асфальту. Едем, едем на запад, радуемся: неужели до Погиби комфортно доедем? И вдруг упираемся в футуризм "Газпрома". Над редколесьем равнины — вертикаль многоэтажных труб. Белые, сияют на солнце.
Начальник охраны с радостью принял нас. Это был парень лет тридцати, плотного телосложения. Энергия газового монополиста так и пышела из него. Ведь на объекте ничего не происходило, он явно скучал в этой пустыне. Поэтому с радостью задержал нарушителей, завёл меня в кабинет, допросил, заставил стереть со смартфона фотки "секретного объекта "Газпрома".
Впрочем, он и помог, показал дорогу на Погиби, она идёт вдоль трубопровода. Дорога не удивила. Это не асфальт, тут удивляться нечему. Про такие дороги говорят: "направление", не каждая машина проедет.
Пресекаем реку Вал. Пообедали, я быстро навязал тампонов, нифига не поймал. Зато Игорь в две минуты насобирал грибов на ужин. Маслята, подосиновики, два белых.
Река Вал 
Река Вал 

Машина зверь, водитель ас
Где-то перед крутым подъёмом Игорь остановил машину и вышел. Вижу, крутит что-то рукой в передних колёсах. Я не понял, потом дошло:
 — А что, мы всё это время ехали на 2 вд?
 — Да — отвечает он.
 — Нифига се! Я был убеждён, что — по такой дороге! — мы давно на "четыре везде".
 — Резина грязевая хорошая, — отвечает. — Кстати, наша резина, отечественная.
Ближе к Погиби началась дорога "Тысяча луж". "Сафарь" прёт, как танк. Или как катер. Потом Игорь сказал, что за один день он не форсировал столько луж на дорогах.
Забегая вперёд. В следующие дни под джипом будет и грязь, и рыхлый песок пляжей морских. В горах оба будем "у бездны мрачной на краю" — и я комфортно чувствовал себя на пассажирском сиденье. Спокойно. Впервые так у меня.
Суть не только в джипе. Водитель равен машине. Игорь не просто водитель, он джипер на джипе.
Мыс Погиби
В 16.00 выехали на трассу (она пришла справа) знаменитого нефтепровода 1942 года Оха — Софийск. Помните? Василий Ажаев, его роман из школьной программы "Далеко от Москвы". Про строителей-комсомольцев. О строителях-заключённых — ни слова там. Сам Константин Симонов В.Ажаева переписывал, редактировал, чтобы роман был в духе сталинского обмана, социалистического реализма.
От федералки Южный — Оха у нас получился угол на Погиби 123 километра. До пролива Невельского (с обедом, грибы-рыбалка, фото-остановки) средняя скорость 20 км\час.
Ровно в 18.00 наш джип выехал из тайги на берег пролива, наехал на карликовый слой спелого морского шиповника. Бампер осторожно провис над морским берегом… Стоп, машина… Асса! Приехали!
Игорь выходит из машины направо. Я выхожу из машины налево. Стоим. Молчим. Смотрим через пролив. Торжественная минута.
Потом я узнал у местных, что островитяне, которые впервые приезжают на мыс Погиби, они всегда так делают. Стоят. Молчат. Смотрят на материк. (Я уже второй раз здесь, но всё равно стою и молчу).
Почему молча стоим мы? Упрёк ли это огромной нашей западной Матери-Родине? Или наоборот, благодарность? Или чтобы не трогала деньги наши нефтяные, Мать такая? Или чтобы Мать мостом через пролив полюбила?
Я не знаю.
Знаю одно: если читатель приедет на Погиби и глянет на материк… Как и я, он на минуту окаменеет. Как статуя с острова Пасхи.
Я, Игорь Анатольевич
Я, Игорь Анатольевич

Надо ночевать, ставить палатку, а пока пошли в гости к Владимиру Степановичу Якушеву. Ранее начальник метеостанции, нынче техник, руководство станцией отдал сыну. Посидели у крылечка, ещё народ подошёл. Поговорили про нынешнюю жизнь на мысу. Про сталинский тоннель. Владимир Степанович вынес из дому и показал про тоннель большой и обстоятельный материал Михаила Бугаева, в прошлом корреспондента газеты "Свободный Сахалин". В ответ Игорь достал свой цветной буклет про мыс Погиби, подарил. Подарок понравился:
 — Что ж, придётся вас за буклет поселить в заежку, — говорит Владимир Степанович.
Слово чуднОе, впервые услышал. Оказалось помещением для заезжающих сюда аварийных бригад нефтяников. На двоих две комнаты и кухня, плита газовая (!). Просторно и сухо, тепло, сами себе хозяева. После палатки самое то!
Потом нас угостили такими чебуреками, каких в Южном нигде не попробуешь. Потом Игорь ушёл куда-то, опять один.
Ну и хорошо. Может, и найдёт чего-нибудь — а я уже нашёл! Весь берег усыпан морским шиповником. Я не успокоюсь, пока не соберу его, наварю нам с Игорем варенья!
Вдруг вижу Игоря. Он идёт ко мне.
Впрочем, напишу про это завтра.
Игорь Самарин и Владимир Якушев
Игорь Самарин и Владимир Якушев

13 сентября
День был по-хорошему суетлив и полон находок. Игорь на песчаном выдуве нашёл необычную советскую кружку явно довоенной конструкции. Возможно, пригодится для экспозиции ажаевского трубопровода. Кстати, ещё одно открытие: нефтяники сказали, что это американские трубы! Разумеется, в отредактированном Ажаеве этого нет. Вряд ли ленд-лиз. Скорее всего, СССР за валюту у США покупал.
Хороший металл. Трубопровод отработал почти полвека и только в восьмидесятые годы был заглушен, порезан и заменён на ветку бОльшего диаметра.
Самым сложной задачей оказалась эта труба. Для музея нужен кусок, но отпилить его оказалось невозможным. Толщина ого-го — никакая болгарка не возьмёт, только сваркой. Игорь опять понадеялся на выдувы. Мы погуляли по песчаным буграм и нашли всё: и кусок трубы, и даже стальной "лепесток", который наваривался на сочленения труб.
С брошенного городка нефтяников Игорь взял неожиданные для меня экспонаты. Например, кирзовые сапоги. В которых и он, и я немало отходили в своё время. Оказывается, вещи устаревают и выходят из обихода в историю быстрее, чем нам кажется. В Японии на Хоккайдо намного больше музеев, чем на Сахалине, Игорь там много времени провёл, предмет знает, японцы за устареванием следят зорко. Кстати, кирза — это изобретение советских учёных.
Ещё он пополнил свою коллекцию клеймёных кирпичей. На этом клеймо-подпись РАИСА. Какую-то безвестную Раису — как Марусю Климову из песни "Мурка" — обессмертил кто-то при помощи серии кирпичей. Авось Игорь потом разгадает.
Телефонный коммутатор и "говорилка" (висит справа на стене). Коммутатор унести не смогли, а "говорилку" забрали
Телефонный коммутатор и "говорилка" (висит справа на стене). Коммутатор унести не смогли, а "говорилку" забрали

Телега. Такое увидишь только на Погиби
Телега. Такое увидишь только на Погиби

Труба-американка 1942 года уходит в пролив
Труба-американка 1942 года уходит в пролив

Волочём экспонаты… Набрали добра
Волочём экспонаты… Набрали добра

Работа с местной жительницей
Работа с местной жительницей

14 сентября
Эти две ночи и день на мысе Погиби — самое приятное время было, за всю нашу 11-дневную поездку. Курорт и одновременно работа, активный отдых — напряг для тех, кто любит географию и историю острова.
Жили там с Игорем в светлых комнатах, под присмотром добрых людей, прислушивались к их добрым советам. (Потом Валентин сказал, что мы проходили у них под кодом "двое из музея").
Думаю, Игорь согласится со мной, есть косвенные приметы. Он из тех, кто напевает, делая дело — как профессор Преображенский в фильме "Собачье сердце". Погиби — это сплошная песня его.
Идёт в поиске по развалинам, ищет, мурлычет про себя — и вроде как в себе сомневается, ищет во мне оправдание своему хорошему настроению:
 — Володя, ведь хорошо?
 — Игорь Анатольевич! Да просто кайф! Как бы нам здесь на гвоздь не наступить…
В истории и в поисковой работе он профи, я любитель, но вместе мы "одной крови". Вот он находит "Доску Почёта", слева профиль Ленина, справа профиль Сталина. Напевает, отряхивает с неё пыль времён, опять говорит мне:
 — Согласись Володя, ведь отлично! — и опять уходит от меня "профессор Преображенский", напевает, ищет историю.
***
В 9.00 попрощались со всеми и тронулись в обратный путь. Пробуем рыбачить на реке Погиби — гнус выгоняет с реки. Чтобы жить в этих местах, надо быть немножко оленем.
Притормозили у жилья обходчика трубопровода Владимира Салимзянова, Игорю надо о чём-то спросить. Я тоже спросил: не опасна ли работа обходчика? Ответил, что опасно было один раз, когда на него пошёл медведь. Не побежал, пятился задом — и только рюкзак снял со спины и прикрыл им пах и живот. Медведь подошёл, понюхал рюкзак... Развернулся и ушёл.
С его слов, рыси в этих местах нет давно, с пятидесятых годов. Про росомаху я не спросил, забыл, а волков до сих пор много — так он сказал.
Рассказал нам с Игорем, как их семья оказалась на Сахалине. Отец, Салимзянов Шакирзян Алимзянович, после войны работал под Читой лесником. Порядок был строгий, после "рубки ухода" пень от спиленного дерева каждый лесник помечал своими полными инициалами. А если диаметр пня маленький и все буквы не влезали, то хотя бы инициалами имени-отчества.
Уже вовсю "полыхала" Холодная война, Америка и СССР крепко рассорились. Кто-то доложил органам, что в тайге появились подозрительные надписи: "США".
Силовики стали прочёсывать лес. Куда ни пойдут, везде на пнях преступные буквы угрожают:
"ША"! "ША"! "США"!!!
С ног сбились, искали. Но нашли, тогда в органах было много опытных выходцев с бывшего СМЕРШа ("Смерть шпионам"). Они нашли возмутителя спокойствия, Салимзянова Ш.А. Надо бы посадить лет на 10 — а нельзя, формально лесник прав. Но и оставить так тоже нельзя! В итоге власть местная так надавила на лесхоз, что пришлось семье Салимзяновых сниматься с насиженных мест, на Сахалин кочевать.
(Это быль, не анекдот. И да: у нас опять с Америкой плохо. Проверьте свои инициалы, вообще всё проверьте — автор советует читателям).
Стойбище Санги
Опять, как на катере, по дороге "Тысяча луж". Потом медленно, 5 часов пересекаем глинистые гривы бескрайней Северо-Сахалинской равнины. Вот "Газпром". Здравствуй, асфальт! Джип разгоняется, приятно загудели протекторы…
Скорость — это приятно. Выезжаем на трассу и мчимся по хорошей грунтовке на юг. Если Сахалин рыба, то федералка Южный — Оха — её хребет.
В магазине накупили вкусняшек, яиц на ужин, пива… Сегодня по плану остров, Арковская коса. У нас нет лодки, надо заехать к Владимиру Михайловичу Санги, попросить, чтоб перевезли.
За рекой Аскасай сворачиваем с федералки налево и едем к берегу залива Чайво. Вот мы у домиков. Стойбище высоко и красиво над заливом стоит, обзор. На километры всё видно отсюда хозяйскому глазу. На вешалах ветер качает юколу из лосося. С лаем вылетает охрана, банда из 20 разномастных собак. Щенки и взрослые псы. Не очень агрессивно, но… Требуют от чужаков уважение к их территории.
Следом выходит парень. Знакомимся, зовут Николай. Владимира Михайловича нет, он в Ногликах. У Николая горячая пора, идут на нерест кета и кижуч. Каждый день на лодке осмотр сетей, сдача рыбы в посёлок Вал. Договорились, вечером по приливу закинет на Арковскую косу, завтра заберёт нас обратно.
Может, и хорошо, что не было на месте главы стойбища. Я посвободнее чувствовал себя, не очень скованно. В.М.Санги, основоположник нивхской литературы. Тоже своего рода поисковик и историк, собиратель бесценного коренного фольклора. Среди писателей Сахалина он самый старший и уже более полу века занимает совершенно отдельную позицию среди них. Сейчас это живой классик. И по содержанию, и по облику, по поведению.
В некотором смущении иду от машины к стойбищу. Наверно, вот так же неуверенно шли ходоки в Ясную Поляну к Льву Толстому. Граф босой, опрощённый. Мыслитель маленький, сухонький. Внешне Владимир Михайлович не такой. Всем на зависть в 82 года он сохранил прямой стан юноши. Так почему же хозяин Санги-во напомнил мне хозяина Ясной Поляны?
Видимо тем, что крупные, большие люди, люди-личности — они друг на друга похожи. Во-первых, они стоят как бы отдельно от остальной массы людей. Понять это можно только тогда, когда узнаешь человека поближе. И наоборот: если ты с ним не знаком, ты не отличишь такого человека от массы. Ведь "пузырятся", "пыжатся" исключительно те, кто не уверен в своей значимости. Большой человек внешне прост. Внешне — но не внутри.
1965 год. Мотрисса "Шесть сорок".
В это лето я с отцом начал ездить на Анивский залив. В воскресные дни спаренный дизель выезжал со станции Южно-Сахалинск в 6 часов 40 минут и ехал до Дачного. Там переходил на анивскую ветку. Через реки и болота выезжал на берег Бухты Лососей и делал короткую остановку, не доезжая посёлка Песчанское. Мы высаживались и шли по берегу на безымянный мыс, где в залив впадает река Цунай.
Бывало, колхозные рыбаки ловили на мысу бреднем, и мы наблюдали, как весёлая рыба пеленгас стаями взлетает в воздух и прыгает через сеть, а колхозники бегали по берегу и громко ругались. Мы ловили с мыса на донку краснопёрку и камбалу. Там впервые стал ночевать в палатке с отцом.
Как-то раз я обратил внимание на красивую женщину, сидевшую у окна. Два вагона дизеля всегда были забиты рыбаками-охотниками в тусклых советских одеждах, женщин там не было. Тем удивительнее было увидеть ослепительную блондинку. Понимая, что она здесь "белая ворона", она с недовольным видом неотрывно смотрела в окно, иногда отрывисто бросая слова рядом сидевшему молодому мужчине.
Это и был В.Санги. Ему 30 лет. Ладная фигура охотника (он был с ружьём), беззаботный, доброжелательный взгляд. Отец кивнул в ответ. Журналист газеты "Советский Сахалин", он был знаком с писателем. Мы вышли на берег залива, Санги поехал дальше, и я всё забыл. Ещё не знал, что через пару лет этот охотник поставит мою судьбу на свои "рельсы".
Эта была его книга "Легенды Ых-Мифа" 1967 года издания. Со стильными рисунками художника А.Брусиловского, в том числе откровенно эротическими, в книге чувствовалась свобода хрущёвской оттепели. "Ещё в ребячестве, бессмысленный и злой" я прочёл в этой книге замечательную подборку "Таинственные страницы". У Владимира Михайловича есть более значительные произведения, но именно "Страницы" пробудили у подростка интерес к Сахалину.
Как-то раз возвращались с мыса домой, и в Дачном на автобусной остановке сказал отцу: "Я не поеду домой". Поспорили (он: "Мама плакать будет!"). Но подростки безжалостны к родителям. Подошёл автобус, палатка была у меня, отец бросил мне спальник… Он уехал в Южный один.
Это классика. Так было всегда. Как подросшие молодые звери, подростки сбегают от родителей в загадочный мир. Так убегали мальчишки в Америку, начитавшись Майн Рида и Фенимора Купера. А другие начитались Санги и ушли в Сахалин. Произошёл выход подростка из бессмыслицы городской жизни, погружение в "таинственные страницы" гор и тайги юга острова. Именно из-за В.М. Санги остался на острове, потом 50 лет путешествовал по России и за рубежом, но всегда возвращался. Книга писателя буквально прикрепила к земле Сахалина.
Селение воинов
Вечером прилив наполнил воды залива, и Николай перевёз нас. Пока медленно плыли, цепляя винтом мотора траву, я спросил, не родственник ли он Владимиру Михайловичу? Пасынок, бесхитростно ответил он. Предупредил, что две недели назад насчитал на косе 12 медведей, паслись на шикше.
Тент ставили уже по темноте, на песке берега. Неподалёку от лиственницы, сухой и корявой, с гнездом орлана в мёртвых ветвях.
Поужинали яичницей, выпили за новый день, за завтрашнею удачу. Есть связь, и мы уткнулись в смартфоны. Я в форум Сахкома, он поймал весточку от жены. Она за рулём, везёт туристов по Америке. Побывали в посёлке-музее старателей на серебряных рудниках 19 века, ещё где-то. Очень интересно, пишет мужу: зря не поехал! Игорь не сдаётся: у нас тоже отлично!
Утром за завтраком сказал мне, что нынешний визит для него "ностальгический". 18 лет назад уже был в этих местах. С супругой, археологом Ольгой Шубиной. Есть что вспомнить, тогда было много находок.
За год до их приезд в 1998 году пожар уничтожил растительность севера Арковской косы. Сгорел весь стланик-кустарник, сгорела трава и низкорослые лиственницы. Пожар словно "раздел" косу, до песка — и всё людское, что копилось веками, всё это оказалось на поверхности.
От палатки пошли на север Арковской косы, к проливу Клейе. Через час ходьбы уже видны домики на Чайвинской косе, они через пролив. Песчаные выдувы под ногами, как кратеры, ныряем по ним вверх-вниз, словно "генералы песчаных карьеров". Где почва — там ягода: почти спелая брусника, богатая россыпь спелой шикши. Вдруг вдали чёрный комок покатился по ветру.
 — Медведь! — восклицает Игорь.
Давно я не видел скорость такую. Медведь убегал как кросс-мотоцикл, взлетая над стлаником и падая в ямы. Сфотать не успели. 10 секунд, и он выскочил на берег залива, заложил вираж на север, пропал из виду. Первый, подумал я. Осталось 11.
Слева мыс Ангивагр, в переводе Пятка. Вот лодочный волок. Давным давно последний нивх пересёк здесь косу поперёк, протащил свою лодку-долблёнку от залива до Пила-керкк (Охотское море). Где-то здесь было селение Вангркво, селение воинов.
Вот и первая находка. Игорь стоит перед кучей добра, говорит:
 — Удивительно! Как с Ольгой не увидели?! Мы всё здесь тогда исходили.
Обруч от бочки, воткнутая в землю пешня (ручка деревянная сгнила), ствол от ружья-курковки и кольцовка для вязки плотов (а нивхи привязывали собак). Время, словно квалифицированный музейщик, выложило предметы как готовую экспозицию.
Оставляем всё нетронутым, идём дальше.
 — А! Круто! — кричит Игорь. — Володя, круть!
Что-то тянет из песка, чертыхается. Кирпич с клеймом. К сожалению, он расколот, тоже оставляем.
Потом по очереди находим детали от японской чугунной печки, истлевший клинок меча, хорошо сохранившаяся медь от обшивки судна. (Эта медь везде на косе. Видимо, было кораблекрушение в 19 веке). Вот из песка выдуло чашку с нефтяной японской концессии, вот подвески на нивхский халат. Вот буквально изжёванная временем курительная трубка, 17 век.
Идём по квадратным ямам древних жилищ. Вышли на северо-восточную часть косы, здесь было стойбище орочей. Ям от них не остаётся, зимой и летом они жили в палатках. Жёлтая монета лежала на песке и блестела, как новенькая, отличный "сохран". Это "советы", 2 копейки 1938 год.
Уже довольно долго ходили, искали. А вот что произошло дальше, в течение пяти секунд.
 — Нет, Володь, — говорит Игорь. — Тогда находок было больше, намного больше. После пожара опять всё заросло. А тогда мы с Ольгой…
Он делает шаг, он справа от меня. Поворачивает голову, смотрит мне под ноги. Я тоже делаю шаг, смотрю вперёд на ягоду. Надо бы варенья наварить… Композицию из шикши и брусники, ни разу так не варил…
 — Вау! — кричит он в это мгновенье. — Аще круть!!!
Я наклоняю голову. Рядом с правой ногой россыпь монет.
Игорь фотографирует их, потом собирает, чуть слышно говорит про себя:
 — Ну, Ольга, ну, Америка… Вот, Володя! Только ради этого стоило ехать сюда с Южного!
Так и лежали. Все 11 штук
Так и лежали. Все 11 штук

Так я оказался свидетелем, как Небо услышало археолога. Только пожаловался, что мало находок — мгновенно дало! Позже определитель сказал: это правители Китая, маньчжурская династия Цинь. Монеты все разные, с 1644 года примерно и до начала 18 века.
После этой находки мы расслабились. Небо дало, опять жаловаться, опять просить — это уже наглость, нельзя испытывать судьбу. Свернули к заливу и пошли назад, в палатку обедать.
На берегу следы медведя, который улепётывал от нас. Издали большой показался, а по следам килограммов 100, не больше. Здесь он не спешил, шагом шёл. Вот он рысью бежал. А вот галоп — тот момент, когда выскочил на берег и скрылся от наших глаз.
После обеда пересекли косу поперёк, как туристы гуляли по берегу моря, Игорь фотографировал. Простор и безлюдье. Мелководное море лижет огромные площади-пляжи.
Сейчас не верится, а в начале прошлого века залив Чайво был самым оживлённым местом на восточных берегах Сахалина. В пролив Клейе входили немецкие пароходы и вывозили нефть в Китай. Гиляки на собаках и орочи на оленях нанимались в перевозчики грузов японских концессий. Даже таможенный пост был. А столетьями раньше здесь было Вангркво, город-крепость древних нивгун, так пишет В.М.Санги. Сейчас никого.
Разные народы веками-волнами накатывались на Арковскую косу — скатывались обратно в море истории. Нынче здесь только наши две одинокие души, да где-то в дюнах прячется маленький мишка. Кожей чувствую Вечное Время, песчинкой — себя. Ветер с юга несёт мельчайший песок и заметает мой след, песок в барханы свивает.
И меня по ветряному свею,
По тому ль песку.
Поведут с верёвкою на шее
Полюбить тоску.
16 сентября. Лагерь №306
Вчера ночью на свет костра приплыл Николай, перевёз нас обратно.
Утром от Санги-во медленно выползли на федералку и помчались, помчались на юг по хорошей "хребтовой" дороге. Игорь соскучился по рулю, гонит под сотню. Машина зверь, водитель ас, погода — прогноз хороший, я всем доволен, пошли девятые сутки нашего "исторического" путешествия.
Опять заехали на Горячие Ключи и быстро помылись. Он у ванны под колонкой, я в тёплой яме за разрушенной насосной.
Я давно предлагал, и сегодня Игорь решил: да, мы заедем в лагерь №306. Он не был там. В посёлке Ныш поплутали, поехали к колхозу Улвер (ученью Ленина верны). Потом выехали на стратегическую Ныш — Погиби. 11 лет назад я с напарником прошёл её пешком.
Как и тогда, в сталинский лагерь идёт уютная дорога-аллея. Машину трясёт по гати из брёвен. Не сгнили за 70 лет! Сейчас должна быть вышка охраны справа у входа в лагерь, где она? Смотрю, смотрю… Нет её, уже упала, но незыблемо стоит БУР (барак усиленного режима), Стоунхендж сталинской эпохи.
Как и я 11 лет назад, Игорь сейчас тоже впечатлён его мощью, его энергетикой. Кстати, он считает, это не БУР, а карцер. "Гостиница" на 8 камер-одиночек. Рублен "в шип", без гвоздей.
Игорь задумывается, потом говорит мне:
 — Экскурсией не обойдёшься. Мне надо рулеткой всё тут замерить.
Мы взяли парашу и кружку, потащили добычу к машине. Пока загружали, Игорь передумал ещё глобальней:
 — Сейчас замерять не будем. Попробую взять грант на изучение всех сталинских лагерей Сахалина, и тогда уже капитально всё сделаем.
Будем надеяться, что грант он получит. Хотя современный момент в государстве не совсем подходящий, нынче всё сталинское норовят сразу скреплять, а не изучать.
Быстро проехали Тымовское и повернули на запад в Александровск-Сахалинский. В городе свернули на юг и до вечера джиповали горы по опасным дорогам. На карте местный хребет обозначен грубо, брутально: хребет Крутой, хлебнули там лиха.
Съезд на озеро не нашли, Игорь отложил всё на завтра. Спустились к Татарскому проливу по речке Переселенке, поставили тент. Успели на закат к фотоохоте, солнце уходило на запад в маму-Россию.
На устаревшей карте Генштаба на месте нашей палатки указано: развалины. Нынче чистая, уютная поляна, развалин нет. Позже на форуме мне сказал человек: около века назад на месте палатки была пилорама, а в верховьях Переселенки стоял крупный кирпичный завод.
17 сентября. Озеро Октябрьское
Утром пешком на север, по берегу пролива. Игорь решил зайти на Октябрьское с моря. Берег здесь очень интересный, исторический, везде старое людское лежит на виду или в траве прячется.
Полезли от берега вверх. Там на склонах в лесу заблудились, вместе со своими навороченными гарминами и навигаторами на смартфоне. Ломимся с руганью по крутякам, по высокой траве, везде трубы в землю забиты (против лавин?), Игорь поляну клубники нашёл. Вышли на красивую лесную дорогу и весело с песняками марш-марш на север.
Открылся простор водной глади. Горное озеро, это всегда неожиданно и приятно. Оно на высоте 104 метра, берега травянистые, пляжей нет. Интересно, меняется ли уровень воды у него?
Каторжный берег
Возвращаемся обратно по Татарскому берегу. Почти всё здесь советское, довоенное — а всё каторга приходит на ум. Рядом Александровск-Сахалинский, бывший центр её. По сути мысль царских министров заселить остров через каторгу было правильным решением. Со временем из ссыльнопоселенцев выросло бы поколение людей, влюблённых в Сахалин. Нам не повезло. Не получилось так, как у англичан в Австралии.
Сначала по острову проехали талантливые литераторы-либералы Чехов, потом Дорошевич. В отличии от романтика Мицуля (почти так агроном писал про Сахалин: "…и на Марсе будут яблони цвести!"), эти двое по сути дискредитировали идею правительства. (Уже 26 лет нет СССР. Книга "Остров Сахалин" созрела для нового прочтения. Пора дать оценку поездке Чехова с точки зрения современной историографии, а не в русле устаревших советских идеологем).
Потом в 1905 году от Крильона до Шмидта катком прошла японская война и оккупация. Повыбила ссыльных мужиков первых волн заселения острова, которые охотно вступали в отряды ополчения и геройски в них дрались с японскими кадровыми войсками. За землю, для многих уже родную. Потом всех поссорила революция 1917 года, потом опять многих на острове погубила очередная японская пятилетняя оккупация. Потом дрековские массовые расстрелы "врагов народа". И напоследок Великая война 1941-1945 годов добрала мужиков и парней, в том числе остатки молодой поросли от каторжан Сахалина.
Мясорубка. Куда крестьянину податься?
Английский каторжный в Австралии, отбыв срок, становился фермером, свободным человеком. Ни свои, ни чужие его не били, не колотили, не гнали в колхоз. Сахалину не повезло. Вот Игорь есть (его предки каторжане), "человек, влюблённый в Сахалин". Только мало осталось таких на острове от тех царских поселенцев. Единицы. В Австралии среди белого населения 20% (!) "игорей", и они гордятся своими лихими английскими предками.
Ушла босиком
Переночевали на Переселенке, утром домой, в Южный. Конец путешествию?
Однако ж дорога дальняя, измотаешься в пути. Нужна промежуточная ночёвка. Ехали-ехали, думали-думали, Игорь решил: заедем на Поронай, к бабушке моей.
Тут такая история, Игоря, его предков. Они были толстовцы, там, в материковой России. Хотя в ученье Льва Толстого основное было "непротивление злу насилием" — он был в конфликте с официальной церковью. (Если не ошибаюсь, его последователь Махатма Ганди этим "непротивлением" от англичан свою Индию освободил, бескровно, по-доброму). Однако ж среди учеников Толстого были и такие (я не знал!), которые (есть слово современное) — они радикализовались. Насилием против скреп пошли.
Как? Очень просто: в родной деревне подожгли церквушку. Такое и Толстой бы не одобрил. Тем более не одобрил сельский сход, власть. Поэтому:
Прощай, моя деревня,
Прощай, мой Карантин.
Нас завтра угоняют
На остров Сахалин.
Сослали на каторгу. Отмучили толстовцы срок-наказание, стали свободными поселенцами, разъехались по Сахалину, и сейчас мы едем в деревню Абрамовка, где в начале прошлого века жила бабушка Игоря.
На самом деле деревни нет. Уже на карте 1993 года она обозначена: "Нежилое". Стоит один дом на юру (открытое, возвышенное место). Неопытных поселенцев с России сахалинская река Поронай топила в тайфуны, в паводки льдом сносила дома. Натерпелись люди горя, несколько раз переносили деревню от реки повыше.
Бабушка Игоря родилась в Абрамовке в 1906 году, японская оккупация была здесь с 1920 по 1925 год, именно в это пятилетие бабушка отсюда ушла босиком. Почему? Что за беда приключилась? Уже никто не расскажет, разве Игорь раскопает в архивах. Ушла молодая на Рыбновское побережье, к родне.
"Что за дом стоит? Погружён во мрак. На семи лихих, продувных ветрах".
Да, на высоком месте стоит. Даже днём было жутковато мне, когда обходил этот брошенный дом в Абрамовке. С любовью построен, с украшениями на окнах, полностью целый — и весь сгнивший (я провалился на крыльце), почерневший. Молодые деревья укрыли дом саваном. Готовят к похоронам. Дом, как старик, как человек. Говорит близким-родным, мне говорит: "Оставьте меня в покое. Не трогайте меня, не входите в меня. Я вас люблю, но, пожалуйста, оставьте в покое".
Звук, осторожный и глухой,
Плода, сорвавшегося с древа.
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной…
Дальше было веселее, ближе к реке машину и людей встретили. Трое мужичков косили траву по полянам бывшей деревни. Игорь долго и с удовольствием разглядывал их японский авто, переделанный в русскую сеновозку.
Попросили протащить их на буксире по плохой дороге, взамен показали красивое место на высоком берегу Пороная. Там и поставили тент. Потом их собаки пришли — мы начали их кормить. Потом пришёл кот молодой, дал нам сигнал хвостом, поднял его — и этого кормить и гладить.
В шинелях 1952 года
В шинелях 1952 года

В этот вечер на Поронае опять любовался природой, опять в мечтах строил дом здесь, чтоб жить… Прелесть Абрамовки в её светлых берёзовых рощах, в полянах и сена стогах, бруснике, грибах (нашёл несколько белых). Реки глубокая ширь… Из Пушкина:
Воды глубокие
Плавно текут.
Люди премудрые
Тихо живут.
Очень всё русское здесь. Чистое, светоносное. Эти мужики на русско-японском авто, их деревенский род занятий, уклад… Включаем их вместе с машиной в современный пейзаж, и получаем всё ту же икону старой русской жизни.
Хартленд. Срединная земля
Ментальность, национальный характер любого народа отличается большой стабильностью и не меняется веками. У русских в язычестве, при крещении Руси, под монголами, при царях-коммунистах — у нас присутствуют одни и те же психологические установки. Ещё модель поведения человека завязана на ландшафте, климате, диких животных, растениях. На юге острова среди растений усиливается роль японо-маньчжурских элементов. Бамбук и лианы — разве это исконно русское? Нет, конечно.
Рождённый на Сусунайской низменности, я больше всего люблю горы и море. Однако с возрастом сильней понимаешь, что Россия — это не горы-лианы-бамбук, и не море — а Равнина, Лес и Река, Поле.
Национальное стабильно и не меняется веками. Поэтому родился ли русский человек на Сахалине или только вчера приехал на остров, всё равно наша суть навсегда останется там, на Восточно-Европейской равнине. Здесь Родина малая, за Уралом большая. Она всегда будет там.
К чему этот весь разговор? Я думаю, что "срединная земля" Сахалина, Тымь-Поронайская низменность, где у нас самые большие равнины, где самые длинные реки, где самый континентальный климат (русский мороз!) — это самое русское место на острове.
На этих спорных мыслях закончу рассказ.
Славное путешествие получилось. 2 тысячи 225 километров. Недолго, всего-то 11 дней, 10 ночёвок, а запомню его на всю жизнь. Сахалин неисчерпаем. Не нужен нам берег турецкий! Америка нам — не нужна!

83 17471 70